Проверка на разумность

ДМИТРИЙ БИЛЕНКИН

В первом сборнике рассказов Дмитрия Биленкина «Марсианский прибой», который вышел в 1967 году в набирающей популярность серии «Библиотека советской фантастики», есть снимок автора. Биленкин там молод, очень серьёзен, даже несколько напряжён и пока без бороды; он не выглядит на свои законные тридцать четыре. В «Антологии советской фантастики» (1968) из двадцатипятитомника БСФ, где переиздана повесть «Космический бог», можно найти ещё одну, совсем маленькую его фотографию — такого же молодого, в чуть сдвинутом набок галстуке и всё ещё безбородого. Свою знаменитую бороду он отпустит чуть позже — и с ненавистной процедурой бритья, отнимающей у писателя так много драгоценного времени, будет покончено навсегда.

Сразу после выхода первой книги Биленкин оказался в десятке лучших советских фантастов, наряду со Стругацкими, Мирером, Булычёвым, Гансовским, Войскунским и Лукодьяновым, Емцевым и Парновым. И хотя срок ему был отпущен до обидного малый, он успел проявить себя в разных литературных областях. Он предпочитал рассказы — и потому, что в них любая, подчас самая дерзкая мысль доносилась до читателя максимально ёмко и концентрированно, и потому, что этот формат нередко был продиктован суровой издательской реальностью. В творческом наследии Биленкина сто двадцать пять рассказов — и в их числе почти нет проходных. Кроме них, он успел опубликовать при жизни большой фантастический роман, четыре повести, а также более трёхсот научно-популярных статей, эссе, очерков, заметок. И ещё ждёт издания автобиографическая повесть «Река Гераклита», над которой он работал в последние годы...

Перед тем, как стать журналистом, геолог Биленкин успел поездить по экспедициям

Шуточный коллаж, сделанный фантастом Генрихом Альтовым

ЗЕМНЫЕ ПРИМАНКИ

Дмитрий Биленкин родился 21 сентября 1933 года в Москве. Его дед по материнской линии читал курс судебной медицины в МГУ, мать была доктором химических наук, специалистом с мировым именем. Отец будущего писателя, инженер-строитель, в 1941 году добровольцем пошёл на фронт. Он был ранен, попал в плен и после того, как войска союзников освободили его из концлагеря, остался за границей. До самой смерти Александра Биленкина в 1961 году бдительные советские кадровики не выпустят его сына в капстраны, так что с отцом Дмитрий Александрович не увидится больше никогда.

Окончив в 1958 году геофак МГУ, Дмитрий Биленкин участвует в геологических экспедициях, но вскоре понимает: ему интереснее научная журналистика. Уже через год он устраивается в «Комсомолку» в отдел науки, где проработает следующие десять лет. «Можно разбудить научного журналиста среди ночи; он — если он настоящий журналист! — сразу поймёт объяснение конструкции свеклоуборочного комбайна, выкажет знакомство с проблемами генетических болезней и поделится с вами последними новостями астрофизики». Эта цитата — из рассказа «Преимущество широты» (1967), где в образе репортёра Андрея угадывается сам автор.

На рабочем месте в редакции «Комсомольской правды»

И ещё одна цитата, оттуда же и о том же: «Любой специалист знал свою область в сто раз лучше Андрея, но ни один из них не имел представления и о половине того, что знал Андрей о всей науке». Это уже будущий задел для фантаста. Профессиональная эрудированность вкупе с умением уловить связи между разными отраслями знания и сделать экстраполяцию помогут в дальнейшем Биленкину-писателю. Для него в словосочетании «научная фантастика» одинаково важны будут оба слова.

Та самая фотография с обложки сборника «Марсианский прибой»

Его первый фантастический рассказ «Откуда он?» (1958) вышел в журнале «Техника — молодёжи». Сюжет прост. На обычном дачном участке проросло чудо-семечко, случайно занесённое из космоса, однако юный лоботряс сорвал инопланетный цветок ещё до того, как учёные сумели исследовать этот феномен. «Мы непоправимо упустили случай разгадать интереснейшую тайну природы; сознание этого гнетёт нас», — читаем в финале. Поскольку рассказ с тех пор ни разу не переиздавался, автор, похоже, относился к литературному исполнению дебютной вещи прохладно. К исполнению, но не к сути.

О том, что люди — вне зависимости от возраста, ума, образования — обладают редким даром проворонить уникальный шанс и тем самым наказать себя и всё человечество, фантаст с понятной горечью напишет ещё не раз. Так, в рассказе «Обыкновенная минеральная вода» тайну происхождения жизни на планете мы так и не узнаём из-за погони коммунальных служб за копеечной выгодой. В рассказах «Ничего, кроме льда» и «Художник» люди либо ненароком, либо намеренно уничтожают два шедевра — природный и рукотворный. В «Случае на Оме» представитель вида Homo sapiens убивает разумное существо, принимая его за бессловесную тварь, а в рассказе «Как на пожаре» из-за идиотской обмолвки диспетчера люди лишаются возможности вступить в долгожданный контакт с инопланетным разумом. Печально, трагично, обидно, но неизбежно.

Иллюстрация к рассказу «Догнать орла» (журнал «Вокруг света»)

Человечество плывёт в океане случайностей, считает автор. Во вселенском казино нам выдали стандартный набор фишек, однако не гарантировали выигрыша. Впрочем, писатель так же далёк от тотального пессимизма («человек — ошибка природы»), как и от безоглядного оптимизма («человек — венец творения»). По мнению Биленкина, между Сциллой и Харибдой этих двух благоглупостей можно пройти, если человечество перестанет хвататься за идею собственной исключительности. Разум не приз на финише, не подарок, а инструмент, с которым надо уметь обращаться. «Человек убеждён, что он всегда разумен; на деле же он разумен только тогда, когда способен подметить, оценить новое и, перестроив прежнюю картину мира, действовать в соответствии с реальностью, какой бы она ни была» (из рассказа «Пересечение пути»).

МОРЕ ВСЕХ РЕК

Для кого пишут фантасты? Такой наивный вопрос я задал Биленкину в письме двадцать семь лет назад. Зная его занятость, я не очень надеялся на пространный ответ, а зря. В ответном послании, которое пришло довольно быстро, содержалась развёрнутая формулировка. Вероятно, Дмитрий Александрович сам размышлял об этом, поэтому моё любопытство не застигло его врасплох.

«Читательская аудитория фантастики, по-моему, сложна, как никакая другая, — цитирую его письмо. — Первая её группа более всего жаждет концепций, идей, а как всё написано — уже не суть важно; приятно, когда “идеи” подкреплены ещё и художественностью, но, в общем, не обязательно. Вторая группа ищет в НФ того же, чего и в обычной литературе, а когда не находит, то раздражается (гуманитарная часть интеллигенции, прежде всего, критики и писатели). Наконец, детишки со своими требованиями “пиф-пафа”, но при этом — время такое! — должно быть ещё и что-то “научное” в этом “пиф-пафе”. По-моему, столь разнородные требования не обрушиваются ни на какой другой жанр».

В 1983 году на свердловском фестивале фантастики «Аэлита» (фото из архива В. Коблова)

Перечитывая сегодня произведения Биленкина, вдруг понимаешь, что сам он, вовсе не стараясь намеренно охватить все три названные им аудитории, легко их привлекал. Это получалось само собой. О сочинениях в жанре «научного пиф-пафа», интересных не только детишкам, мы поговорим чуть позже. А пока заметим, что Дмитрий Александрович, не злоупотребляя «экшеном», тем не менее умел его писать. Уже упомянутый «Космический бог» — это, помимо прочего, ещё и добротная остросюжетная проза, где положительный герой действует во враждебном окружении; «приключения тела» и «приключения мысли» (выражаясь словами Стругацких) здесь явлены в правильных пропорциях. Из всей трилогии о космопсихологе Полынове средняя часть удалась лучше всего благодаря динамичным боевым сценам, обостряющим конфликт. Мало открыть истину, надо уметь защитить её — иногда с оружием в руках. Если вы сейчас вспомнили слово «лайтинг» (ручное лучевое ружьё типа бластера), значит, вы тоже когда-то читали эту самую повесть.

То же можно сказать и о «художественности». В лучших рассказах Биленкина литературная составляющая не была чем-то периферийным — вспомним хотя бы завораживающее описание марсианского прибоя в одноимённом рассказе: и с позиции геологии, и с позиции изящной словесности всё тут выглядит безупречно. В отличие от некоторых коллег-фантастов (как пламенных гуманитариев, так и убеждённых «технарей») Биленкин не чувствовал противоречия между фантастикой-приёмом, лишь подталкивающим сюжет в нужную сторону, и тем видом НФ, который сам по себе становился сюжетом.

УЧЕНИК ЧАРОДЕЕВ

«За пол тора века своего существования НФ доказала, что по многим, прежде всего техническим, параметрам она в главном и основном чётко прорисовывает будущее (авиация, телевидение, роботы, лазеры, космополёты и т.д.), — рассуждал Биленкин в одном из писем. — Отсюда можно предположить, что и в современной фантастике содержатся основные достижения XXI века. Увы, нет сита, которое отделяло бы верные догадки от ерунды. А будь оно? Ого!..» Это, между прочим, писал фантаст, обладавший прогностическим даром: к примеру, в рассказе «Пустая книга» он предсказал появления букридера — за десятилетие до того, как появился первый прототип. Тем не менее Биленкин не замыкался ни на одном из направлений современной ему НФ. В зависимости от конкретной задачи он мог выступать то «генератором идей», то «изобретателем ситуаций», оставаясь при этом одинаково убедительным и в том, и в другом качестве.

Ну какая, например, особая научная идея содержится в рассказе «Ошибка невозможна»? Читателю не важен технический принцип, по которому компьютер узнаёт будущие таланты и выдаёт рекомендации, похожие на приговоры. Главное, что юному персонажу надо сделать выбор: смириться с предначертанным или сопротивляться ему. То же, скажем, и в рассказе «Появление жирафы». Какое нам дело, что за опыты ставят в лаборатории персонажи-учёные; сюжет движется за счёт столкновения не двух научных истин, но двух вечных психологических типов — позёра и трудяги, и только неожиданный «двойной» финал определит, наконец, победителя в схватке самолюбий. Не позабудем и Биленкина-сатирика («Адский модерн», «Сберкасса времени»), и ироничного парадоксалиста («Неумолимый перст судьбы»), и лирика («Чара», «Смешанка»), и мастера высекать искру конфликта, сопрягая различные эпохи: вызванный из прошлого виртуальный Булгарин в рассказе «Проба личности» оказывается не ископаемым монстром, а вполне узнаваемым негодяем — умным, циничным, приспособленным к любому времени.

В своих научно-фантастических (сделаем ударение на первом слове) произведениях Биленкин не обошёл ни одну из традиционных тем: великие открытия, космос, жизнь на Марсе, путешествия во времени и так далее. Иногда придумывал что-то совершенно новое, как в «Принципе неопределённости», а иногда пользовался готовым антуражем, чтобы подтвердить или опровергнуть некие логические конструкции. Тогда научная идея становилась трамплином для последующих размышлений писателя о том, что ему представлялось более значимым, чем самые важные открытия.

Иллюстрация к рассказу «Чужие глаза» (журнал «Юный техник»)

Среди проблем, всерьёз волновавших фантаста, выделим одну — актуальную и по сей день: возможность использовать передовые технологии для того, чтобы стреножить человеческую мысль. В руках обскурантов от власти открытие вполне условных «левоспиральных фотонов» запросто может «законсервировать» настоящее — в ущерб грядущему: «Тьма людей заинтересована в сохранении сегодняшнего порядка. Будущее им враждебно, ибо они догадываются, чем оно им грозит» («Запрет»). Противоестественно, когда, управляя знанием, люди культивируют невежество и используют достижения человеческого разума для того, чтобы этот разум эффективно гасить. «Голос в храме» — рассказ о том, как религиозные фанатики успешно превращают командную рубку космического корабля в место для пыток инакомыслящих. «Ночь контрабандой» — о том, как с помощью генератора инфразвука дурят обывателя, верящего в буйство потусторонних сил. «Конец закона» — о том, как плодами технической революции в сфере ТВ пользуются пропагандисты технофобии и наукофобии. В той же повести «Космический бог» негодяй Гюисманс выглядит особенно омерзительным после своего программного монолога о проекте насильственной «остановки прогресса» на Земле. Кандидат в диктаторы сообщает о намерении дать людям вот такой «выход их энергии, отчаянию, ненависти»: «уничтожать лаборатории, жечь книги, избивать учёных». Чтобы остановить подобное чудовище, даже мирный психолог Полынов вынужден взяться за лайтинг...

Спокоен песок вдали, незыблемы, как вечность, красные скалы. Только здесь, только в этом заливе и только у самого берега катится марсианский прибой.

Это значит, что далеко в просторах песчаных океанов разгулялась такая буря, что её порывы сотрясают зыбкую почву как землетрясение. И тут, в заливе, колебания совпадают в резонансе, микроструктура прибрежья меняется, песок обретает текучесть. Вероятно, так, подробней никто не знает и не торопится узнать — на Марсе пока слишком много безотлагательных дел.

Я стараюсь не пропустить ни одного прибоя. Сижу, смотрю, слушаю и думаю. Очень хорошо думается наедине с явлением, подобного которому нет нигде. Исчезает время, исчезают границы пространства, даже тела своего не ощущаешь: лишь ты и прибой, никого больше.

Теперь берег пуст. А раньше здесь было людно. Помню, как были потрясены радисты Земли просьбой прислать плавки. Да, нашёлся шутник, которому не терпелось натянуть поверх скафандра плавки, чтобы окунуться в прибой. Новички летали сюда купаться, чтоб было о чём порассказать на Земле; старожилов влекла тоска по воде, настоящей воде, настоящему прибою, настоящему морю. Никто не мог противостоять искушению.

Рассказ «Марсианский прибой»

ФИРМА ПРИКЛЮЧЕНИЙ

В 1966 году в журнале «Юность» появился фантастический детектив «Кто?», автором которого значился некий Павел Багряк. Сведения о нём были крайне скупы, фотопортрет странен, и понадобилось немало времени, прежде чем читатель сообразил: такого человека в природе не существовало. А вот такой писатель существовал — и чувствовал себя неплохо.

«Мы часто сходились так затем, чтобы вместе сочинять приключенческие повести. Поначалу столь обычная в науке и столь редкая в литературе форма содружества казалась нам оригинальной забавой, могущей развлечь нас и читателей, но постепенно что-то стало меняться. Наши способности, знания, темпераменты сплавились настолько, что возникла как бы общая, самостоятельная личность, отчасти похожая на нас, а отчасти совершенно нам незнакомая», — эта обширная цитата из рассказа Биленкина «Человек, который присутствовал» объясняет, каким образом возник феномен «Павла Багряка», «синтетического» писателя-фантаста или, лучше сказать, многоголового сказочного змея. Его «головами» были Дмитрий Биленкин и журналисты Валерий Аграновский, Ярослав Голованов, Владимир Губарев и Виктор Комаров.

После первой повести вышло ещё несколько публикаций в сборниках, затем появилась отдельная книга в «детлитовской» серии «Библиотека приключений и научной фантастики» — знаменитой «рамочке». Поначалу совместные произведения Павла Багряка задумывались скорее как пародии — и на западный фантастический масскульт, по косточками разобранный в книге Кингсли Эмиса «Новые карты ада», и на масскульт отечественный, унылый, обязанный разоблачать «их нравы» и потому щедро приправленный всеми пропагандистскими штампами (угнетённые трудящиеся, коварная военщина, купленная наука, бессильная полиция и прочее). Всякий внимательный любитель фантастики, обнаружив, например, что у Багряка в неназванной капстране денежные единицы именуются кларками и лемами, не мог не заподозрить подвоха. Однако пародия — жанр компактный и летучий: быстро загорается, быстро перегорает. Едва пятёрка соавторов взялась за сюжеты по-настоящему, Багряку стало скучно просто насмехаться над жанровыми стереотипами. Тут же выяснилось, что на поле качественного фантастического детектива у пятиглавого дракона нет конкурентов. Так что работа пошла всерьёз и без оглядки на халтурщиков.

«Ребята сначала хулиганили, развлекались, но получилось интересно, — вспоминает Татьяна Биленкина, вдова Дмитрия Александровича. — Вся эта команда собиралась вместе, обсуждали идею, потом придумывали сюжет и составляли развёрнутый план-проспект, предлагая и отвергая или принимая предложенные ходы. Затем они распределяли куски, каждый писал свою часть, а потом Валерий (или, может быть, Ярослав — не помню) сбивали всё вместе, «склеивали» текст, убирали несоответствия и т.д. Очень интересно угадывать, какую часть писал муж (стиль они старались выдерживать единый). Мне удавалось угадать по некоторым деталям, которые не могли быть придуманы никем, кроме него, например — в одной из повестей журналист сидит в кафе и пьёт... молоко (Дима не любил спиртное и любил молоко во всех видах — в том числе и молочный суп). Ребята довольно долго скрывали псевдоним, придумывали шуточную биографию Багряка, соединив все оконченные институты, места работы, жён и детей — для одного человека всего этого было, конечно, многовато». И вновь процитируем рассказ самого Биленкина: «С удивлением мы заметили, что она (фигура Багряка — прим. МФ) обретает над нами власть. Она не желала ограничиваться созданием искусного вымысла, она хотела большего и ради этого большего требовала от нас полной душевной отдачи». И хотя не все вещи писателя-пятиглавца одинаково равноценны, а совместная работа зачастую оборачивалась не столько творчеством, сколько ремеслом, Багряк сыграл свою роль в развитии жанра. Его лучшие вещи (в особенности «Синие люди») останутся в анналах — наряду с произведениями признанных фантдетективщиков. И, главное, стало ясно, что этот жанр в нашей литературе нужен и востребован...

ДВУХТОМНИК «ДЛЯ СВОИХ»

В 2002 году издательство АСТ выпустило двухтомник Дмитрия Биленкина — «Космический бог» и «Пустыня жизни», последнее на сегодня его книжное издание. В двухтомник вошёл единственный роман писателя «Пустыня жизни», повести «Десант на Меркурий», «Космический бог», «Конец закона», «Сила сильных» и семьдесят пять рассказов — фактически собрание сочинений. Увы, несмотря на вполне заметный тираж (суммарно — восемнадцать тысяч экземпляров) двухтомник имеет типичный для многих современных изданий недостаток — отсутствие справочного материала. Спасибо можно сказать только за небольшое предисловие составителей, Дмитрия Байкалова и Андрея Синицына. Кроме него, в двухтомнике нет ни комментариев, ни примечаний, ни более-менее подробной информации об авторе. Не то чтобы без этих «костылей» произведения Биленкина проигрывали, но всё же для современного, особенно молодого, читателя часть написанного неизбежно останется непонятной или незамеченной. Слишком сильно изменилось время, в котором мы живём. В итоге вместо возможности познакомить читателей с наследием одного из лучших советских фантастов мы получили издание для тех, кто и так знает и любит Биленкина.

ДАВАТЬ И БРАТЬ

«Давать и брать» — так называется один из рассказов Биленкина. В фантастическую оболочку помещена важная мысль о том, что любая цивилизация, достигнув пика, уйдёт навсегда, если закуклится, но может выжить (в той или иной форме), если встроится во вселенский процесс взаимного обмена знаниями и эмпирическим опытом. Именно взаимного: в этой схеме и молодые миры, и миры с тысячелетним бэкграундом должны быть донорами и реципиентами одновременно.

В Свердловске возле стелы, обозначающей границу Европы и Азии

Рассказ был написан ещё в 1973 году, а девять лет спустя Дмитрий Александрович стал руководить — наряду с Евгением Войскунским и Сергеем Снеговым — ежегодным семинаром молодых фантастов. Благодаря своей знаменитой бороде и капитанской трубке Биленкин выглядел суровым мэтром, перед которым мы поначалу трепетали. Но стоило присмотреться внимательнее и прислушаться к голосу, как иллюзия рассеивалась: выдавали его отчаянно молодые глаза и юношеский азарт. Наставник и опекун? Да. Наблюдательный критик? Да. Бронзовеющий гуру? Ни в коем случае. Руководить семинаром фантастов он стал, между прочим, ещё не достигнув пятидесяти лет. Сейчас большинство его «семинаристов» уже перешагнули этот рубеж...

Не побоюсь глобальности сравнений: подобно сверхцивилизации, описанной в его рассказе, сам он давал нам, дебютантам 1980-х, чрезвычайно много. И не только в смысле повествовательной техники или выбора сюжетов (хотя и это было, разумеется). Он щедро делился с нами всем своим накопленным литературным опытом — и положительным, и отрицательным. Он не стеснялся учить нас не только на наших, но и на собственных ошибках. Раз за разом он подводил нас к пониманию того, что написанный текст обязан быть самодостаточным, и никакие авторские намерения и никакие внешние обстоятельства тут значения не имеют: важна сделанная работа — строчки, абзацы, страницы. Когда вещь готова, «автор не может стоять у газетного киоска и каждому объяснять, что он хотел сказать своим произведением» (его слова). Оглядываясь назад, я вижу: значение учёбы у Биленкина нельзя было измерить количеством обсуждённых и рекомендуемых к публикации либо — чего греха таить — приговорённых к переработке или корзине рассказов и повестей. Нередко атмосфера его семинара оказывалась важнее конкретики. Биленкин приучал нас думать над написанным. Он обучал ясно мыслить и ясно излагать.

— Извините, если окажется, что я зря побеспокоила вас, — быстро проговорила Сель. — Перейду к делу. Тот песок, который вы сегодня показывали Волку, ещё у вас?

— Какому волку? — Космонавт, не отрываясь, смотрел на Сель.

— Вот он.

— А, мой серый приятель! Теперь припоминаю. А в чём, собственно, дело?

— Это действительно песок?

— И даже очень красивый. — Борк медленно улыбнулся. — Показать?

Он вынул из стола знакомую Волку трубочку.

— Прелестен, правда?

— Это точно песок? Не колония живых организмов?

— Нет, конечно! Откуда такая мысль?

— Он прошёл карантин?

— Разумеется! Простите, я всё ещё не понимаю...

— Возможно, это не совсем песок.

Улыбка Борка погасла. Он ждал.

Сель коротко пересказала всё, что знала.

— Не хочу обидеть нашего серого друга... — В голосе Борка прозвучала ирония. — Согласитесь, однако, что...

— Волк никогда не ошибается в фактах, — резко сказала Сель. Брови Борка поднялись. — Он может ошибаться в выводах. Но если он говорит, что песчинка повела себя подобно живому организму, то так оно и есть.

Рассказ «Город и Волк»

Иллюстрация Евгении Стерлиговой к роману «Пустыня жизни» (журнал «Уральский следопыт»)

Надеюсь, и мы что-то давали ему взамен — например, не просто возможность оттачивать на малых сих педагогический и литературно-критический дар, но и право помогать нам потом, когда вещи были уже готовы к печати: подталкивать своим авторитетом издательскую тележку, буксующую на наших опусах. Быть может, он радовался чувству победы, когда в результате «мозгового штурма» вдруг мелькала искра понимания. Или его вдохновляло ощущение того, что сказанные им слова нами услышаны и усвоены — пусть не в полном объёме. Или... Не знаю. В ту пору мы не рисковали спрашивать, а сейчас, спустя десятилетия, спросить не у кого.

«Мои дела однообразны: сон, еда, прогулка — и опять по второму циклу, — рассказывал он в письме, едва отойдя после инфаркта. — И трудно наплевать на этот режим растительного образа жизни, так как после часа-полутора настоящей работы голова садится, как разряженный аккумулятор, доказуя тем, что мысль хотя и нематериальна, но весьма энергоёмка и требует приличного сердца. Ну а его надо разрабатывать, эта процедура ещё месяцев на девять». Однако этих девяти месяцев у него уже не оказалось.

Приз имени Ивана Ефремова от журнала «Уральский следопыт», чьим постоянным автором был Биленкин, ему вручили уже посмертно.