Украсть яблоко с Древа Познания Ньютон, Лейбниц, Гюйгенс, Гук... У человека, отучившегося в нашей школе, этот набор фамилий вызывает стойкую ассоциацию с рядом пыльных портретов на стене. Потешные чудаки в завитых париках! Мы пририсовывали усы к их лицам в учебниках и проклинали день и час, когда эти светочи научного прогресса сделали свои открытия: без них нам училось бы легче! Ньютону повезло больше прочих: благодаря легендарному яблоку он вошел в разновсякие мультики и анекдоты. Узнать, что величайший оптик, математик, физик был еще и алхимиком, стало для меня в свое время одним из сильнейших потрясений. В школе этого не преподают. Как и не упоминают о том, что каждого из великих ученых той эпохи волновали — не могли не волновать! — вопросы метафизического свойства. Атеизм вкупе с материализмом еще не начали своего победоносного шествия, и существование бога было для Ньютона и Лейбница аксиомой аксиом. Другое дело — устройство Вселенной, тайна, достойная их умов и усилий! Опять же, нас со школы как-то приучили, что великие люди жили и творили в этаких башнях из слоновой кости, куда не проникали ни политические, ни экономические потрясения. Их помещали в вакуум, выкачивая из-под стеклянного колпака «информации для учащихся» все то, что было неотъемлемой частью их жизни, их надеждами и тревогами. Получались те самые знаменитые портреты на стене: лица на белом, пустом фоне. Не люди — чертежи и схемы. И за чертежами-схемами их теорий тоже терялась суть, выхолащивалась и умалялась. В «Ртути», первом томе «Барочной трилогии», эти чертежи-люди и чертежи идей с первых же страниц оживают, обретают плоть и кровь. Впрочем, другого от Нила Стивенсона глупо было бы ожидать: даже в ранних романах он проявил себя как автор, умеющий ярко изобразить любого персонажа, пусть и второстепенного; изложить доходчиво и увлекательно самые сложные идеи. В «Трилогии» же Стивенсон поставил перед собой задачу колоссальную: изобразить эпоху 17-18 веков во всех ее многообразии и противоречии. Дворцовые интриги и кровавые сражения, высший свет и жители трущоб, пираты, колонисты, работорговцы, шпионы, алхимики, натурфилософы... — все это сплетено в единый узор, в лабиринт, по которому Стивенсон поведет терпеливого читателя. Для внимательных здесь расставлены вешки, ведь «Барочная трилогия» продолжает (в прошлом!) линию «Криптономикона» (рецензия — в мартовском номере «МФ» за 2005 год): среди главных героев — члены семей Уотерхаузов и Шафто, уроженцы Йглма и, разумеется, бессмертный Енох Роот. А также — упомянутые Исаак Ньютон, Готфрид Лейбниц, Роберт Гук, Христиан Гюйгенс... всех не перечесть! Книга написана с потрясающим мастерством: Стивенсону в равной мере удаются пейзажные зарисовки, стремительные, построенные на полунамеках и полутонах диалоги, внятное изложение политических игр. Добавим сюда фирменную стивенсовскую иронию и поразительную эрудицию. Отдельный низкий поклон Е. Доброхотовой-Майковой, которой удалось так перевести роман. Хватает в книге и загадок: есть не совсем очевидная путаница с датами (сравните год смерти епископа Уилкинса и еще ряда событий, тогда же происшедших — что это? игры в криптоисторию?), есть и очевидные анахронизмы наподобие песни «Хава нагила», которую поют... берберийские корсары 17 века! Что же до собственно фантастики, то в первом томе ее немного. Пожалуй, только присутствие Еноха Роота, которого мы помним еще по «Криптономикону», позволяет говорить о том, что перед нами не просто исторический роман. «Ртуть» — прежде всего увлекательная, мастерски написанная история становления европейской науки, история о живых людях, которые пытались сорвать яблоко с Древа Познания. Может, именно оно превратилось позже в то самое, легендарное, якобы упавшее на голову Ньютона?.. Итог: одна из лучших книг, прочитанных автором этих строк за последние полгода-год. Остается пожелать переводчице вдохновения и с нетерпением ждать выхода двух следующих томов. Любопытные параллели | «Вторым человеком после Адама, который побывал в Эдеме, был Енох. Он видел Дерево Жизни, в тени которого отдыхал Господь. Золотисто-алая красота Дерева Жизни освещает все кругом, его крона дает тень всему саду, и из его корней вытекают четыре источника, полные молока, меда, вина и масла. [...] Исаак тоже посетил Рай, учился там три года [...] Однако ни один из них не записал, что видел». (Р. Грейвс, Р. Патай. Иудейские мифы. Книга Бытия). | Цитата | О ту пору владельцы домов старались иметь минимум мебели, зато как можно более тяжелой и темной. Соответственно стол, за которым обедали Дрейк и Даниель, размерами и весом напоминал средневековый подъемный мост. Другой обстановки в комнате не было, хотя присутствие восьмифутовых напольных часов в соседнем помещении ощущалось по всему дому. При каждом махе тяжеленного, с пушечное ядро, маятника здание вело, как пьяного при ходьбе; зубчатые колеса скрежетали, а от боя, раздававшегося через подозрительно неравные промежутки времени, стаи перелетных гусей в тысяче футов над головой сталкивались и меняли курс. Меховая оторочка пыли на готических зубцах, мышиный помет в механизме, римские цифры, вырезанные на задней стенке изготовителем, и полная неспособность показывать время выдавали в часах творение догюйгенсовской эпохи. Громоподобный бой выводил бы Даниеля из себя, даже если бы точно отмечал положенные часы, половины, четверти и проч., поскольку всякий раз заставлял его подпрыгнуть от испуга. То, что бой не несет абсолютно никакой информации о времени, приводило Даниеля в исступление; ему хотелось встать на пересечении коридоров и, сколько раз Дрейк будет проходить мимо, столько раз совать ему в руку памфлет против старинных часов с требованием остановить заблудший маятник и заменить его новым гюйгенсовским. Однако Дрейк уже велел ему молчать про часы, так что ничего было не изменить. | Присутствуют | довольно откровенные сцены смерть д’Артаньяна генеалогические схемы и словарик персоналий | Отсутствуют | химические формулы получения самогона из соломы стихийное всплытие Атлантиды хронокатастрофы | |